Ты говорил, что я Сарра Бернар —
в трепетный миг, когда гибну от страсти.
Твой комплимент или же гонорар —
так этим именем грех мой украсить?
Зритель ты мой или мой режиссер?
Просто любовник. Но я не играю.
Чувства — не мертвых законов простор.
Правил там нет, их момент сочиняет.

Первое — звезды. Второе — камин,
где обреченно пепел спадает.
Третье — разбитые гроздья калин
в окна стучат. Их никто не срывает.
До десяти... И до ста... Разве важно?
Мы не на сцене. Мы на небесах.
Мы влюблены, сумасшедши, отважны.
С нами сквозняк, земляника и Бах.

И не ищи для меня воплощений
в имени чьем-то известном.
Столько пройти и смертей, и крещений!
В имени, знаешь ли, тесно.
Имя — лишь звездочка — примечанье.
Тесно нам в судьбах своих.
Где поцелуев твоих окончанье,
там продолженье моих.
Это все я — больше имени мира.
Это все ты — и дыханье, и свет.
Не называй меня именем Ира
Я и Закат, и Луна, и Рассвет.
В каждом светиле есть наше начало.
В выдохе каждом — рожденье с нуля.
Имя твое, что бы ни означало,
посох бродяги и жезл короля.

Ты говорил, что я Сарра Бернар
в трепетный миг... Замолчи, повелитель!
Умер в камине калиновый жар.
Будь же влюбленным, а не любителем.

1985

Гость, приходи без любви. Не смущайся.
Рада живой душе.
Наполовину с вином угощайся
грустью окрепшей уже.
Так деликатна и неподвижна
елка в нарядной тиши.
В тосте твоем дух классический книжный.
Вычитал где ты, скажи,
эти слова, чтоб утешить подругу?
Нет в них ни жизни, ни сил...
Стрелки идут по последнему кругу.
Зачем я тебя пригласила?
Роза живая — подарок нескромный —
в чем-то до боли мертва.
Шарик на елке под тенью укромной
сам завращался. Слова
падают слепо и разъединенно
в мой неутешеный слух.
Ночи черной и многооконной
нас окружает дух.
Мы одиноки, нам неуютно,
нехотя пьем вино...
Одушевленно-большие минуты
жгут фонари за окном.
Вот дотерплю. Простимся, ладно?
Больше не будем так.
Я до других одиночеств не жадная.
Не извиняйся. Тик-так...

Конец 1980-х.

Моя постель наполовину холодна.
Мое шампанское не брызгает искрою.
Бесстрастное определение: одна.
Одна, но тысячи несчастных стою.
Пустая рукопись немятых простыней —
я лягу поперек строкой забытой.
Свеча холодная в подсвечнике. Под ней
страницы книги брошены открытыми.
Надкусываю яблоко, а звук
похож на треск крушащегося дома.
В углу под потолком застыл паук,
которому все непонятно, но знакомо.
Туман зашторил окна все извне.
Ни выхода. Ни входа. Безвозвратно.
Лишь отражение подсвечника в окне
и отдаленно — всех предметов пятна.
Как на одре, лежу на белизне,
но тишина звучать не перестанет.
Я не найду спасения во сне,
пока танцует сердце ритма танец.
Я — слушательница внутри себя,
все остальное тишина закрыла.
Дыханье, воздух нежно теребя,
живет отдельно от меня. Забыла,
что тоже жить как-будто бы должна,
должна зажечь свечу, разжечь в камине,
чтобы не поглотила белизна
все в зазеркальной памяти картине.
Очнусь от аромата острого сосны.
Гирлянды зашуршат метелью яркой.
Пройдутся тени вдоль стены.
И кто-то спрячет у ствола подарки.

Конец 1980-х.

Сперва — о мелочах, о главном напоследок
мы помолчим: без риска обещаний.
Твой сигаретный дым прозрачен и неедок,
а голос диктора твой новый путь вещает.
Да, проживем и так, о лучшем вспоминая,
не ожидая встреч, банальных лишних слов.
И только этот миг мы, нет, не променяем
на веру зыбкую в "до-гробную" любовь.
И знали мы, что тихое прощанье
нам станет оправданьем. (Вот капризно
внутри состава снова пропищали
привыкшие к движенью механизмы).
Не докурил. Бросаешь сигарету
и смотришь мне в глаза. Нет, не бери
моей руки — в заложницы ответа.
(Вот семафор предупредительно горит).
Езжай. Молчи. На все мне хватит силы,
а против грусти — памяти о нас.
Последний контур: тихо поезд синий —
в туман, в туман. Пустой перрон. Одна.
Как хорошо, что тишина и холод,
что можно нехотя уйти от них
большим вокзальным чужелюдным холлом,
сквозь проходя таких, как я, одних.
Вернуться к прежней жизни. И подарков,
снов, фотографий не боясь твоих...
где молча перейдешь разлуки арку,
воспоминанья разделяешь на двоих.
Нет горьких слез, упреков, нет истерик.
За меру счастья благодарна, что сполна
мне заменила прежние потери.
Не потеряю больше — ведь одна.